О невозможности свободы (Часть 3)

Это третья часть размышлений о невозможности свободы. Первые две находятся здесь и здесь.

Получил несколько писем от внимательных читателей на тему того, почему написание последующих частей на эту тему происходит с такими большими перерывами. Честно говоря, не знаю, что ответить. Если раньше мне было гораздо интереснее копать эти вопросы, то теперь я стал относиться к ним значительно равнодушнее. Перегорел, наверное. Именно поэтому никак не заставлю себя выложить остатки книги Дейли (там еще несколько глав осталось).

Но раз уж тема поднята, надо довести ее до логического конца. Что я и постараюсь сделать как можно скорее, так что bear with me for a while :) -- М. Я.

--------------------

Следующим немаловажным фактором, обуславливающим невозможность свободы в церкви является структура ее руководства. Говоря об этом, следует иметь ввиду, что речь не идет о конкретной деноминации или направлении в христианстве (или любой другой конфессии, хотя, поскольку я значительно слабее знаком, скажем, с исламом, не возьмусь утверждать что-либо наверняка): большинство церковных образований имеет практически идентичную структуру, представляющую собой иерархическую пирамиду.

Пирамида эта имеет несколько уровней. Самым нижним является слой рядовых прихожан, которым доверяется в той или иной форме принимать участие в том, что происходит в церкви, посредством имитации демократических процедур типа церковных выборов; над ним располагаются пасторы, которые делятся на приходских, районных, областных и т.п., которыми в свою очередь управляет руководитель церковного объединения (мисии, конференции, диоцеза и т.д.). И наконец, руководители церковных объединений подчиняются региональным отделениям церкви (в данном случае речь идет в первую очередь о международных церквях, конечно), во главе которых стоит единый лидер -- глава всемирной церкви. В некоторых церквях это фигура, наделенная в первую очередь духовным авторитетом (архипастырь -- Папа Римский), в других же -- более-менее административная единица.

Особенностью такой административной пирамиды является имитация демократических процедур на всех уровнях, кроме первого-второго. То есть, любой руководитель формально выбирается путем голосования, кроме местного пастора, который назначается в ту или иную церковь "сверху". Однако, гарантией стабильности такого рода руководства является то, что руководитель любого уровня формально принадлежит (а значит и получает зарплату) с более высокого уровня. Так, пастор местной церкви получает деньги в местном объединении, а не непосредственно в церковной казне. Это гарантирует известный энтузиазм в продвижении инициатив руководства до самого нижнего уровня иерархии.

Подобным же образом (только в зеркальном отображении) организованы и финансовые потоки. Стабильность управления достигается засчет того, что ни один местный приход в такой системе координат не имеет права распоряжаться собственными средствами по своему усмотрению. Вернее, такое право дается лишь в отношении добровольных пожертвований, который как правило составляют значительно меньшую часть бюджета, в отличие от десятины, которая кроме прочего является еще и обязательной (например, в церковных организациях десятина вычитается из зарплаты автоматически, что кроме прочего позволяет немного экономить на налогах).

Добавляет устойчивости такой системе и единообразие активности (так, у адвентистов, например, в любую данную субботу по всему миру изучается одна и та же тема "Субботней школы") и горизонтальный обмен информацией (правда, опять же пропущенной через верхние эшелоны управления -- "Миссионерские вести"). И конечено, mission statement, который по определению должен быть единым для всех -- независимо от географического положения.

Таким образом, имеется строго вертикально ориентированная иерархическая система управления, гениальность которой состоит в том, что несмотря на имитацию демократии, она остается достаточно жесткой, чтобы эффективно выполнять свои функции.

Надо сказать, что такая модель менеджмента отнюдь не уникальна для церкви. Она весьма успешно используется во всех более-менее крупных корпорациях мира (особенно, если речь идет о международном бизнесе), и сейчас сложно сказать с уверенностью, кто у кого заимствовал идеи. Еще одним сходством, бросающимся в глаза, является неизбежное появление в такого рода организациях особой корпоративной культуры, которая в светских учреждениях насаждается сознательно с целью повышения эффективности работы, а в церковных умножается на сознание собственной избранности и ощущение обладания истиной.

При этом, светские корпоративные организации оказываются свободными от необходимости имитировать демократию и что-либо, превосходящее профессиональные отношения внутри системы: он них этого в общем никто и не ждет. Такого рода корпорации не вмешиваются в частную жизнь своих подчиненных больше, чем этого требует производственная необходимость, и их не волнуют особенности личного поведения сотрудника до тех пор, пока они не мешают ему эффективно выполнять свою работу. Сотрудник такой корпорации оказывается значительно более способным выстраивать личностные границы и отстаивать свои интересы в рамках закона и правил, регламентирующих отношения организации и личности. Огрубляя, можно сказать, что корпорацию не особо волнует (или во всяком случае не должно волновать) то, чем занимается сотрудник в свое свободное время, если это не связано с продажей конкурентам производственных секретов: основой ценности сотрудника являются в первую очередь его профессиональные качества.

Совершенно иная ситуация складывается внутри церковной корпорации. Здесь ценность любого члена структуры определяется не столько его профессиональными свойствами (вообще надо сказать, что внутри церковной структуры крайне редко можно встретить людей с соответствующим профессиональным образованием), сколько верностью корпоративной этике. Причем этика эта, в первую очередь, касается не только (и не столько!) взаимоотношений внутри системы, сколько личной жизни сотрудника. Таким образом, корпорация гораздо сильнее интересуется тем, что происходит с ее членом вне рабочих часов, чем его профессиональной отдачей. Именно это крайне осложняет выстраивание личностных границ внутри коллектива: каждый считает себя вправе интересоваться личной жизнью человека, причем зачастую довольно бестактно.

Другой особенностью церковной корпорации становится система двойных стандартов: в отношениях "сверху-вниз" как правило используется язык миссии, Высокой Цели, служения и т.п. (что зачастую позволяет элементарно эксплуатировать сотрудников), а в отношениях "снизу-вверх" -- исключительно бизнес-этика. Соответственно, некоторая часть времени и энергии сотрудников тратится на то, чтобы осознать истинную систему отношений и ценностей внутри системы и отделить ее от высокопарной риторики.

В отношении церковной корпорации действует еще множество разных факторов, среди которых тезисно можно обозначить патерналистсие отношения, подавляющие самооценку сотрудников (считается, что их знания окажутся применимы лишь в церковной среде), подозрительное отношение к образованию (особенно светскому) и процветающую внутрисистемную коррупцию, основанную на родственных связях. Именно это вкупе с второстепенностью профессионализма, приводит к значительному снижению эффективности такого рода структуры.

Однако, наиболее интересные являния происходят с членом этой системы на стыке духовности и профессиональной деятельности. Являясь сотрудником жестко выстроенной корпорации, фактически присвоившей себе контроль за его личной жизнью, и зачастую ставшей единственным источником дохода (церковная организация как правило резко негативно относится к разного рода "подработкам" сотрудников), человек оказывается в полной зависимости от системы. Более того, поскольку его благополучие внутри нее обусловлено согласием с официальной идеологией, это накладывает жесткие ограничения на свободу самовыражения, мысли и слова, ведь если системе станет известно об изменившемся мировоззрении сотрудника, для него это будет означать кроме прочего потерю средств к существованию (а поскольку многие люди пожертвовали очень многим ради системы, им есть что терять, да и ощущение собственной ненужности вне системы часто не совсем безосновательно).

Таким образом, страх остракизма, которому подвержены верующие en masse (об этом было сказано ранее), умножается на несвободу, присущую корпоративно-идеологической системе.

И самыми несвободными людьми в церкви оказываются не прихожане, а их пасторы.

(Продолжение следует, вероятно)